Ведьмин круг – достаточно редкое явление и мало кто о нём знает.
По мнению биологов – это грибные споры разросшиеся за многие
десятилетия от центра по кругу, достигая в диаметре до десяти
метров.
Грибы встречаются разных сортов от мухоморов до белых, которые
растут по окружности.
По преданию нашедшему такое чудо в скором времени круг
принесёт большую удачу, нужно только войти в середину и
загадать желание.
Название «Ведьмин круг» порождено средневыковым суеверием
там, где росли грибы по кругу – ведьмы водили хороводы.
ВЕДЬМИН КРУГ И ЕЖИК
Объект и ассоциация, два понятия, которые можно переставить местами – это, как вам удобней. Они неразрывно связаны друг с другом, выверены чистотой света летнего восхода солнца.
В детстве некогда вникать в смысл заумных слов, мешающих играм и шалостям. Важнее непосредственность и наивность, инфантильность, плавно перерастающая в
старость.
Утро начинается с того, что громко шлепая босыми ногами по скрипящему, дощатому полу, совершаю на бегу невероятные зигзаги и пируэты между тазиками и кастрюлями, расставленными по всем комнатам для сбора капель дождевой воды, падающих с потолков во время дождя. Каждый таз или кастрюля становятся подобны
колокольному, малиновому звону, разным музыкальным инструментам каждый из которых играет своё соло под всеобщий аккомпанимент дождя, баробанящему по крыше дома и монотонно шурша по листьям деревьев. В коридоре успеваю вдохнуть запах керосинового примуса и заметить лучи солнца, пробивающеяся сквозь заросшие сплошной стеной дикого винограда, окна кухни, изнутри занавешенными толстым слоем паутины.
Выбегаю на крыльцо дома. Яркий солнечный свет ослепляет на несколько секунд.
Дождя нет он прошёл ночью. Земля парит. Ноги сами по себе несут мое тоненькое тельце в сад. Одной рукой срываю с куста самую большую и аппетитную гроздь красной смородины. Жадно запихиваю ее в рот, лицо от кислоты сводит гримасса. Расскусывая ягоды я другой рукой из трусов достаю инструментик, зажимаю его пальцами и жду, пока не возникнет нужного давления.
Постепенно ослабляя пальцы руки я одновременно начинаю вращение вокруг себя
против часовой стрелке, описсывая ВЕДЬМИН КРУГ . Образовавшиеся капли на листьях хрена, подорожников и лопухов, заблестели ярче, чем росса, еще не успевшая испариться под утреними лучами.
На снегу конечно это действо смотрится намного эфектней, но сейчас лето. Мой процесс до конца еще не окончен, а я, ощущая приятную, теплую влагу, стекающую по левой ноге, уже несусь к соседскому кусту крыжовника. Выбираю рыжую волосатую переспелую ягоду - и наслаждаюсь, застыв в неподвижности, ее сладким, как мед, соком. Чешу и слюню места на ногах обожжённых молодой крапивой. Забегаю опять в дом мимо расставленных кастрюль и тазиков в большую комнату, посередине которой стоит бильярдный стол. Хватаю рукой шар и со второй попытки закатываю его в дальнюю лузу.
От соседей приходит мама и отправляет меня за керосином.Она заставляет с большим трудом надеть на меня майку и старую соломенную кепку, идет за сандалеями, но поздно: схватив бидон и забросив в него мелочь, громко грохоча ею, несусь к поставленной цели. Звонко и радостно лая за мной увязывается дворняга Шарик. Его узнают соседские собаки и вся округа через минуту громким лаем
встречает начало нового дня. Одни соседи ругаются, другие с любопытством наблюдают за нами.
Пробежали перкресток - пересечение четырех дорог, в центре которого стояла колонка для воды и столб от которого во все возможные и невозможные стороны, тянулись нитки проводов, цепляясь за пролетающие в синеве неба фантастической
конфигирации облака. Оставляю в мягкой, парной земле, такой упругой и эластичной, как грудь мамы, отпечатки босых ног, для последующих поколений. Подвернувшейся по дороге палкой, рублю крапиву и лопухи. Затем с ожесточением колочу ею по бидону и бросаю вперед на растерзание собакам.
Около керосиновой лавки, сбитой из почерневших досок, на косогоре и пригорках, в густой траве,- сидят люди,- их намного больше, чем всегда. Они зевают, курят и дремлют, отдавши себя во власть утренних часов лета. Выходит керосинщик, чешет затылок, одновременно надвигая на глаза засаленную кепку. Обводит взглядом
собравшихся, и кашлянув в рукав, доводит до сведения своим опытом приобретенное предположение,-что керосин, наверняка привезут после обеда.
Первыми на его сообщение реагирует моя свора собак. Они уходят, молча бросая пренебрежительные взгляды на окружающих, - тут скучно и делать определенно нечего.
Закинув бидон за спину, - я иду домой. Моё внимание привлекает дорога, вытоптанная временем поколений, влажная парная и прохладная земля гончаров. Понуро опустив голову, я разглядываю свои ноги и грунтовую дорогу. Нахожу упавшую сливу и с остервенением давлю ее ногой, пока не схвачу пальцами вылезшую из неё косточку. Мою ногу в каплях россы, ещё лежащих на листьях клевера, и тем же методом, срываю пару другую цветов одуванчиков. Красиво смотряться они между пальцами моих ног. Доплелся до колонки, качнул пару раз, подставляя по очереди ноги под холодную воду. Мурашки побежали по всему телу. Вода не просто холодная, а ледяная наступать после этой процедуры босыми ногами на мягкую, тёплую землю – просто не земная благодать.
Выбираю ровный участок на дороге, и на пол шага от себя, мокрой ногой, налегая на нее всей тяжестью тела, делаю первый отпечаток.
Правая нога, левая, рядом, правая левая, как в армии : правой, левой.
Круг получался не большого, детского диаметра. С очень качественными отпечатками
моих красивых, правильно сделанных, детских ступней, ещё не искалеченных плоскостопием и мозолями от пройденных по жизни бессмысленых и бесчётных киллометрах. Смотрю на своё произвидение, оно напоминает мне остатки следов какого - то ритуального магического танца, но у моего круга почему – то нет центра. Разве может быть круг без центра ? Такого просто быть не может и тут меня осенило, что центром являюсь я. Где я там и центр круга, большого или маленького, глупого
либо смешного – любого, но центром всякого круга являюсь я. Это так – же просто, как и собственная тень никогда не покидающая тебя.
Круг замкнулся, - ведьмин круг - древнеегипетский, может орнамент принадлежит
племени майя, провославным мусульманам или тибетским гуцулам – кто знает ?
С реки возаращаються рыбаки, после утреннего клева. Немысленными головными уборами увенчаны их головы: на одном женская шляпка, на другом наполеоновская
военная шляпа, лихо сделанная из местной газеты. У всех за плечами охапки пучков длинных удилищ, царапающих своими остриями небо. Вечером, отдохнув, они все прийдут к нам играть в бильярд. Остановившись, наблюдают за моим танцем, и расходяться в разные стороны по своим домам. Все они члены неформальной организации под названием "Рваная жабра,"- председателем в этом году выбрали моего отца.
От них я получал разные задания - накопать красных червяков, наловить живцов - пескарей и пукасов, мелкой рыбешки, водившейся в больших колличествах на нашей стороне реки.
Ловил я их с деревянного пирса небольшим пауком – это достаточно длинная палка на конце которой привязаны две другие палки, покороче крестом, к их концам крепилась марля, в которую в качестве приманки бросал крошки хлеба. Намокшая марля становится достаточно тяжёлой для моих рук. Поднимать паук нужно очень медленно, чтобы не спугнуть шустрых мальков пукасов и пескарей, последние попадались в сетку крайне редко из за своей осторожности и понимания своих собственных вкусовых качеств.
А сейчас, поднявшись по тропинке с главной дороге, ведущей к дому, встречаюсь с тремя, очень любимыми мною бабушками - Марьей Кузьминечной, Еленой
Кузьминичной и Ниной Кузьминичной.Три сестры, проживающие во флигеле прямо напротив нашего дома. Во второй половине флигеля живет сосед по кличке Наф-Наф с женой и дочкой Ирой, моей ровесницей. Он родственник известного художника Натана Альтмана.
Здороваюсь с сестрами , как с членами семьи. Знают они, что я настоящий хулиган, но только не по отношению к ним.
Однажды они пригласили меня к себе домой и каждая из сестер, по старшинству, рассказали о своих не простых судьбах – у первых двух сестер погибли мужья – красавцы, – офицеры, погибли и их дети.
У третьей сестры Нины мужа никогда не было, может быть поэтому она мне казалась очень строгой.
Посвящали меня, сорванца, и доверяли мне самое сокровенное, что у них было,- воспоминание о прожитой жизни. Они вложили в меня то, что не додали своим любимым мужьям и детям - свою чистую любовь и душу.
Я был рядом с ними, лопоухий, вертлявый,- добрый хулиганишко их приемный внук, последний оплот их надежды. Я находился в центре круга любви, окруженный тремя сестерами, давшие мне свет и теплоту на всю жизнь.
Забегаю на кухню, говорю маме, что сегодня керосина точно не будет, но зато, я готов нарвать вишню. Меняю большой, керосиновый бидон на меньший для вишни и несусь в сад, по дороге выбирая вишневое дерево на которое я сейчас заберусь. Должен
заметить, что если были три сестры - должен быть и вишневый сад. Вот он передо мной: несколько одичавший, состоявший из многих сортов сливовых и вишнёвых
деревьях. Но остановлюсь на сортах вишни и вкусовых её качествах. Например, крупная - светло - красная ягода, кисловатая на вкус, зато идеальная для изготовления вареников. Этот сорт меня явно не интересует, а вот на это дерево с темно – красными, приторно сладкими ягодами я лезу.
Первая вишня касается моего носа, губами отправляю ее в рот, раскусываю, замираю в блаженстве, мастерски выплевываю косточку.
Остановиться я уже не в состоянии, и, двумя руками, прижавшись к стволу, лопаю и лопаю, обжираюсь от пуза. Теперь пора набрать и в бидон, лезу от ствола к кроне, там ягод больше, хорошо,что тонкие ветки, мой птичьий вес не замечают. Вишнёвые ветки не такие хрупкие, как у черешни, да к тому-же почти всегда червивой.
Снизу слышу голос мамы, то, что она говорит мне, и скажет дальше - знаю наизусть.
Бидон быстро наполняется, становится достаточно тяжёлым. Медленно спускаюсь, задерживаясь только затем, чтобы содрать со ствола дерева куски вишневой смолы.
Они вкуснее конфет и лучше американской жвачки, которой я никогда не видел и естественно не пробовал, - но так утверждает отец. Отодранные куски смолы запихиваю за пазуху.
Захожу на кухню, - кастрюль и тазиков на полу уже нет. С достоинством кормильца семьи, ставлю бидон на стол. Мать смотрит на меня и укорительно качает головой.
Подхожу к зеркалу, смотрю на себя. Голова покрыта паутиной, вокруг рта всё в заедах вишни, странно, но пятна присутствуют и на моем лбу.
По майке, ставшей похожей на произведение абстрактного искусства, - ползет большая зеленая гусеница. Иду во двор, где висит умывальник с дождевой водой.
Умываясь, краем глаза замечаю две фигурки, сидящие в огороде. Это Ирка и Верка - соседские девчонки, грызущие вырванную с грядки молодую морковку вместе с
землей. У Верки под носом две зеленые сопли.
« Побежали быстро за мной, я вам сейчас что-то покажу по секрету,» -говорю я им. Забегаем за малинник, - тут нас никто не увидит.
Они садятся на траву.
»Закройте глаза и не подсматривайте».
Послушно исполняют мой приказ.
А я, достав из трусов свой инструментик, пережимаю его пальцами и дождавшись нужного давления первую струю посвящаю Ирке, целясь исключительно в лицо, - вторую Верке.
Открыв глаза, они ошалело смотрят на меня, вытирая подолами платьецев свои сопливые и замурзанные рожи.
Как ни в чем не бывало, достав из за пазухи два куска аппетитной вишневой смолы - даю им. Они берут и убегают.
Ну и что,что я в конце концов такого сделал спрашиваю себя?. Ведь не в старости же проводить такие эксперименты, а детство на то и детство только раз и бывает.
Сейчас они наябидничают на меня своим родителям, те в свою очередь, будут жаловаться моим, - вобщем, приятного от моего мероприятия - ждать нечего.
Но это все произошло спонтанно, без злого на то умысла: уж слишком грязные были их сопливые личики. Может лучше удрать до вечера куда – нибудь? Но чего мне
бояться в свои детские годы ? Я перепробовал на себе самые разные наказания отца. Порка ремнем, стояние голыми коленками на гречневой крупе, как -то я простоял в углу двое суток, - так и не попросив прощения. А тогда - то было за что !!!
Тогда я пустил с уличными друзьями половину семейного архива негативов на дымовушки и ракеты.
В доме никого не было, и подойдя к зеркалу, я выстриг ножницами у себя на челке, прямо над переносицей - достаточно большой квадрат. Прическа явно не соответсвует моде времени, - она опережает его на многие десятилетия.
Вот так вам всем и надо, - я сам в состоянии себя наказать и поставить в угол без посторонней помощи.
Иду к Кузьминичнам - спросить не нужно ли им купить чего нибудь в магазине ? Увидев меня с выстриженным квадратом на лбу, они начинают переглядываться
друг с дружкой, делая вид, что ничего удивительного не заметили. Пишут мне записку из двух пунктов 1 хлеб, - 7 коп. 2 - подсолнечное масло -25 коп. Выносят чистенькую авоську и пустую бутылку с пробкой для подсолнечного масла. Беру записку и деньги, плюс 7 коп. мне на мороженное.
Продавщица в магазине меня не обсчитает, - я знаю пароль - это для Кузьмичных.
Сталкиваюсь с мамой, она схватила меня за руку и потащила в дом. Села на табуретку и заплакала, сначала тихо по женски, потом навзрыд, истерически
с причитаниями. У всех дети как дети , а ты не можешь прожить и дня, чтобы ничего не вытворить, и не отпуская моей руки, торопливо стала меня переодевать, как для выхода на майдан нашего райцентра. Неожиданно, схватив мое лопоухое ухо, больно скрутила его, нисколько не застав меня своим действием врасплох.
Дальнейшее меня не интересовало, нужно было только безоговорочно подчиниться
матери. Она стала моей прокуроршей, а я, несовершеннолетним подсудимым, отказавшимся добровольно от своей защиты.
Дорога от дома на плаху, была прекрастна, ходил бы и ходил. Сначала от дома шла тропинка, между маленькими огородами, утрамбованная толстыми жабами,
медленными основательными черепахами, грациозными кошками, колючими ночными ежиками, таскающими на своих иголках яблоки, груши и все, что плохо лежит.
Мозолистыми ногами рыбаков из " Рваной жабры", их упитанными домочадцами, собаками и тяжёлыми неподъёмными женами. За многие десятилетия, протоптанная
бабушками, дедушками, внуками и сыновьями, вдовами и не порочными дочками, тропинка обрела магическую силу.
С правой стороны от тропы растет яблоня - белый налив - своей матриальхальной кроной, разбрасывая адамовы яблоки по кругу, искушая незадачливых прохожих.
Проходя это место не надо спешить, ибо дерево в это время решает, какое яблоко послать прохожему,- гнилое на голову, или целехонькое прямо под ноги, на тропинку.
Вот это яблоко послано непосредственно мне.Частично дерево меня уже простило. Двумя ногами и острым копчиком торможу на секунду свое
этапирование, и правой рукой успеваю схватить дар божий. Большим пальцем надавливаю чуть - чуть на плод, поднеся его к своему лопоухому уху, слышу как раздаеться похрустывание спелого, налившегося соком сладкого яблока, такого звука
вы нигде больше не услышите.
Целую его вертя в руке в поисках дырочки червячка - конкурента.
Приоткрываю рот, оголив зубы с нужным мне зазором, и бью яблоком по зубам. Брызги сладкого, ароматного яблочного нектара, как из пожарного бронсбойта,
орашают горло, на мгновение захлебнувшись, чувствую, как влага стекает по моему пузу, достигая паха. Детское неземное наслаждение не сравнимое ни с чем. Взрослым словом оргазм, - в свои до октебрёнские годы, я не владел, для этого минимум нужно было стать передовым пионером дружины имени Павлика Морозова.
С остевривением и силой кусаю яблоко и на двух его половинках, изъеденных лабиринтами червячных ходиков ищу злополучную толстую и прожорливую зеленую гусеницу – красавицу. Всасываю её губами, наслаждаясь её мускулистыми сильными телодвижениями под моим языком. Ощущаю, как она быстро плетёт защитный кокон, вокруг себя, уже через минуту, из моего рта выпорхнула в мир прелестная бабочка. Круг замкнулся, - ведь мы из одного круга - белого налива.
Тропинка плавно перетекла в соседский сад, более молодой, чем наш. Его территория является собственностью страны "Рваная Жабра". Но между нашими садами есть и небольшие отличия. В саду, принадлежавшему однорукому адвокату Павлу Борисовичу,- стоял стол для игры в пинг - понг, неподалеку, между двумя сливовыми деревьями, висел гамак. В углу сада стоял деревянный сарай, хранивший в своих недрах лодочный мотор, единственный на всю нашу округу. И наконец под домом стоял чан для сбора дождевой воды, в котором жила моя любимая черепаха по кличке Таракуцька.
Адвокат прекрасно знал, что я не ангел, а я, был уверен, что он не бог. Именно
поэтому наши отношения складывались, независимо от существенной разницы в возрасте, на незыблемой базе мужской дружбы. Примерно раз в неделю он предлагал мне прокатиться на его моторной лодке. Какой пацан мог бы отказаться от такого предложения, но у меня ни одного конкурента не было.
Павел Борисович подставлял свое плечо под мотор, перехватывая его единственой рукой. В этот момент я успевал только подложить мягкую тряпку между его плечом и двигателем. Далее он тащил его до самой реки, а я, дразня соседских собак, нес пару удилищ. Поражало меня, как он одной рукой виртуозно завязывал крючки, насаживал на них червяков, играл в бильярд. В этом он помогал себе и зубами и губами, и пальцами ног, и оставшейся культяпкой руки под мышку которой он умудрялся вставлять удилище и управлять им так, как и двурукому рыбаку не снилось. Я был, хоть и хулиган, лопоухий, но ученик способный.
У адвоката, о чём он сам и не подозревал, я подсознательно выучился ещё многим секретам юрисдикции. Во - первых, мне очень импонировал рассказ моего отца о нём.
Закончив московский юридический институт, ему, как адвокату, поручили первое дело. Оно сводилось к тому, что единственной уликой в убийстве его подзащитного, - была кепка, которую прокурор и предложил примерить обвиняемому.
Адвокат же по своей молодости и честности предложил в суде примерить эту злополучную кепку самому прокурору.
Естественно после такого «джентельменского» предложения прокурору, - ему была запрещена всякая частная адвокатская практика - кроме как, в государственных учреждениях, то бишь на заводах и фабриках.
Для меня он остался взрослым хулиганом, а меня, он наверняка записал в талантливое подростающее поколение себе подобных.
Я шпарю, управляя лодкой по реке. Причаливаем. Я жду минут пятнадцать . Вижу спускается, в руке мороженное для меня, знает, что смысла ему никакого нет меня обманывать за семь копеек,- самому дороже будет. За ним по тропинке спускается осторожно баба, придерживая свои cиськи руками. Сценарий для меня известный, -
едем в камыши, на остров. Пока мои клиенты на острове, я режу камыш и ловлю рыбу для любимой черепахи Таракуцьки. Постепенно начинаю осозновать, что я единственный и главный свидетель, подтверждающий алиби моего адваката. Лучше меня, счастливого, с большим пуком камышей предъявить своей жене он не может. Высадили его бабу, спрашивает меня может ещё мороженного? Мне отвечать не нужно: ответ в моих наглых глазищах. Но это ещё не всё, ибо у моего адваката была красивая дочка, правда, старше меня лет на десять. Она тоже иногда просила меня об услуге. Например, отнести на речку записку своему возлюбленному.
Прямо скажем, большого удовольствия от этих поручений я не испытывал, но за эту услугу она разрешала трогать её загоревшие ноги выше колен, а я, не спрашивая её
позволения лез выше и выше. Куда ей было деваться от моей наглости? Скорее наоборот, было приятно искушать любопытного полумолочного пацанёнка. Постепенно я поставил адвоката и его дочку в некоторую зависимость от себя.
Жалко, что всегда не хватало мне времени, чтобы подчинить себе весь квартал, район и город. Три месяца летних каникул для этого мне было явно недостаточно.
Чуть с права от тропинки ещё один дом отставного военного летчика Посталовского - это уже не » Рванная Жабра», но по крайней мере, можно сказать, что союзник.
Полностью чокнутый рыбак, уходивший на реку часа в четыре, а к часу дня к нему шла его кубическая жена с маленькой головкой и двумя авоськами, забитыми до верху питаньицем, включая первое, второе, третье, блюдо - десерт и неотменную чекушку водки.
С берега реки она кликнет пару раз «Ваня,!!! Ваня!!!», машет рукой, он помахает ей молча в ответ, и вскоре пристанет на своей лодке - плоскодонке к берегу. Возляжет вольготно на выщипаной гусями травке перед растеленной скатерью, заставленной разносолами, отобедает с чекушечкой, вздремнёт с часок, отдаст жене свой утренний улов и, не забыв взять у неё свеже накопанных червяков, поплывет, пытаясь поймать
свою военную отставную душу.
Как -то раз, зная, что мы с отцом остались на пару дней одни - Постоловские пригласили нас на обед.
На столе стояло три рюмки, бутыль самогонки и эмалерованный тазик с салатом - помидоры, огурцы, лук заправленные душистым винницким подсолнечным маслом, наполнивших своими волшебными запахами всю комнату. Для меня стояла отдельно бутылка сладкой сельтерской воды Буратино.
После первой выпитой румки была внесена пяти литровая кастрюля с борщем, а к ней пампушки с чесночным соусом. Тарелки для борща напоминали тазики, но размером поменьше, чем эмалированный для салата.
После второй выпитой рюмки под борщ с пампушками смены блюд не произошло. Наоборот, был внесен следующий эмалированный тазик с варениками с картошкой, обильно политых сверху шкварками, а к ним глинянный кувшин с домашней сметаной.
После третьей выпитой рюмки под вареники с картошкой, был внесён третий тазик с варениками с капустой. Мне стало плохо от одной мысли, что даже, если всего этого не есть, то пробовать все равно придётся.
Мы обменялись тайно взглядами с отцом. Надо сказать, что мой отец был такой - же худой, как и я, -только взрослый. Выхода не было никакого.
Тут был внесен четвертый тазик с вишневыми варениками. Я стал разглядывать комнату, где мы обедали, огромный стол по центру, чистые отдраенные по военному уставу досчатые полы, поверху которых брошена аляповатая дорожка, на стенах висят два коврика - один с оленями, второй три медведя художника Шишкина.
Тюлевые белые занавески на окнах от птиц, чтобы птицыне подсматривали, и большая люстра чешского псевдохрусталя, обвешинная обильно свисавшими с неё лентами липучками густо покрытыми мухами и насекомыми.
В этот момент, мне смертельно захотелось домой, где тазики и кастрюли выполняли функцию диаметрально противоположную вареникам и салатам. Они собирали по каплям дождевую воду, сохраняя её, как слёзы, падающие на нас с небес.
Веранда с мозаичным полом, и муравьинными дорожками, обвитая диким виноградом в котором свиты птичьи гнёзда и завешенная густыми занавесками многолетней паутиной, защищающей наш дом от мух лучше любой липучки.
Убегая от Постоловских, я задумался о том, почему у всей их семьи глаза навыкате, как пинг -понговые шарики, хоть и большие, хоть и на выкате, но пустые и чуждые
моим детским понятиям о предстоящей жизни.
За домом Постоловских , полянка, выстриженная местными козами. Она с трёх сторон окружена садами, а четвертой выходит на уже заканчивающую тропинку.
Местная шантрапа играет в лапту, но при виде конвоируемого сверстника, прекращают игру, с любопытством и страхом провожая нас своими взглядами.
Напротив нашего стадиона ещё один дом не привлекающий моего внимания, разве только то, что в нём живёт ровестница, к которой меня близко не подпускает её старший придурочный брат.
В этом месте тропинка раздваивается и переходит в летнюю лыжню, выбитую редко приезжавшими сюда машинами. Между двумя колеями, почему – то напоминающими мне женские ноги, росла густая поросль высокой сочной травы. Лыжня вошла в старый высокий грушевый сад, тёмный и страшный. Солнце сюда вовсе не проникало своими лучами. Две лужи образовавшиеся от недельной давности дождей, никогда не высыхали. Поэтому в этом месте нужно было ступать по середине лыжни на густую высокую траву и шагать по ней, как по заросшему не бритому лобку, опыляя свои оголённые ноги пыльцой цветущей летней травы.
Как только мы с мамой попали в эту опасную зону – на нас выбежала страшная немецкая овчарка - этакая собака Баскервилей.
Устоявшуюся тишину взорвал её лай, на который первыми отреагировали птицы, сидевшие на кронах деревьев. Как по команде они сорвались со своих насиженных мест и взмыли вверх.
Закачались ветки груш и на нас стали падать спелые плоды , мягко в траву и разрываясь с треском, как гранаты, на грунтовую дорогу.
Испугались все, мама, собака и я. Хорошо зная повадки этого подлого пса, я схватил его за густую нечёсаную гриву и присев на корточки, оскалившись зарычал на него. Поджав хвост, пёс завизжал и оставив в моей руке клок своей чёрной шерсти, стремглав умчался восвояси. Поднявшись на ноги, я посмотрел на мать. Она стояла и смотрела на меня, как на умалишённого, медленно отойдя от шока потащила меня дальше, только к ей известной цели.
Последнее, что меня заинтересовало по дороге - это люди, месившие глину с соломой, голыми ногами, набивая ею деревянные короба и выворачивая их ровными рядами на просушку солнечным лучам. Ничего не изменилось со времён сотворения рода человеческого и никогда не останутся невостребоваными гончары - первые помощники творца.
Мы вышли к площади нашего райцентра, - на Майдан. Церьковь ,маленькая автобусная остановка, гастроном, в котором в ассортименте были спички, сигареты, мыло, соль, сахар, водка, селёдка, консервы – бычки в томатном соусе,гвозди,масло подсолнечно на разлив в собственную тару, макароны и мышеловки, молоко тоже на разлив в принесённые бидончики и деревяные бельевые прищепки.
Кажеться я ничего не забыл из перечисленного мною. Рядом магазин хлеб, в который раз в день производился завоз.
Грузовики ГАЗ выпускались несколько видов на все случаи жизни с надписями белой краской на бортах – это молоко, хлеб, продукты и квас.
Больше всего мне нравилось наблюдать за разгрузкой хлеба. Водитель хлебовоза и
его помошник, не спеша шли в подсобку магазина. Собравшаяся очередь постепенно
начинала роптать, кто- то из очереди призывал нетерпеливых к порядку. Через нескольких томительных минут ожидания, степенно выходили водитель и грузчик. Водитель обходил машину и с важным видом бил ее сапогом по колёсам, это напоминало некий древнеязыческий ритуал. Грузчик тем временем вытягивал со скрипом из бортов длиннющие металлические прутья.
Множество дверей, образовывающих борта машины—распахивались и толпа замирала от разнёвшегося аромата свежевыпеченного хлеба. Затем грузчик надевал зимнюю шапку, брал длинный крюк в руку и цеплял им сверху одну за другой три, - четыре деревянных палеты с хлебом -- «кирпичиком».
Когда палеты выезжали больше, чем на половину, из машины, он подхватывал их руками, подставлял под них голову и словно циркачь, быстро нёс в магазин. Толпа считала: три палеты черного, пять серого и четыре белого – всего-то,- маловато.
В одни руки не больше двух буханок хлеба, как заклинание друг другу говорят в толпе. Разгрузив хлеб, грузчик тащит обратно к машине, видавшие виды, пустые деревянные палеты. Наиболее проворные люди из очереди старались дать ему мелочь за буханку - без сдачи.
Продав пару-другую левых буханок, машина уезжала, а народ нетерпеливо готовился к штурму магазина. Между гастрономом и хлебным магазинами находилась парикмахерская, туда-то мать и завела меня. Экзекуция не заняла много времени: мои волосы хлопьями падали мне на плечи и через несколько минут дезактивированный тройным одеколоном, пуская солнечные зайчики во все стороны своей, уже лысой черепушкой, я умчался по направлению к нашему дому. Своими волосами, как девчёнки
косами, я не дорожил, но что-то унизительное я,всё-таки почувствовал.
Две женщины, по прежнему месили голыми ногами, глину с соломой. От жары, раздевшись до трусов одинакового розового цвета, смотревшиеся, как униформа.
На поляне, где играла в лапту шантрапа – было пусто, зато около дома, где жила моя сверстница, - собралась внушительного вида толпа. Вскоре всё стало ясно. Раздалось хрюканье и повизгивание свиньи, которую тащили из свинарника человек шесть мужиков, облепивших её огромное тело, как мухи,- спереди, сзади и с боков.
По мере пиближения её к крыльцу дома, она, как бы чувствуя недоброе, усилила своё сопротивление, но силы были неравны и хрюшка оказавшись в нескольких метрах от порога дома, была повалена мужиками, навалившимися на неё своими телами, и перевёрнута на спину. К ней подошёл мясник в черном фартуке, и резиновых сапогах, держа в одной руке, очень узкий и длиннющий нож, таких я никогда не видел, в другой он держал точильный камень, которым переодически подтачивал свой инструмент.
Затем присев на колено пальцами стал искать смертельное место на груди свиньи, и внезапно вонзил свой длиннющий нож, вошедший в её тело по самую рукоядку.
Толпа от неожиданности ахнула, а свинья заверещала, завизжала так громко и пронзительно на всю округу, что я не выдержал, и убежал от страха.
Забежав в соседний сад адвоката, до которого рукой подать, я вдруг почувствовал дикую усталость, как будто убивали не её, а меня, и забравшись в гамак провалился в тар - тарары.
Пинг- понг, пинг- понг, понг- пинг, понг, понг, понг- пинг, пинг, пинг – открываю глаза, вижу небо, перевожу взгляд на более близкий план– вижу крону сливового дерева и темно – синие сливы на ней, одна, сорвавшись, падает прямо на меня, но увернуться от неё у меня нет ни сил ни желания.
Вывернулся из гамака на землю. Смотрю кто играет ? Свои. Павел Борисович и Андрей Мерзляков по кличке красный нос, это потому, что он любит пить красный портвейн. Тренировалась Рваная Жабра, что-то они сказали мне по поводу моей лысой головы, но я не прореагировал, - видимо ещё до конца не проснулся. Миновал яблоню, Белый налив, огород и дошёл до дома, где меня ждал очередной сюрприз, хорош он или плох предстояло разобраться. Между нашим домом и флигилем, стояла большая колода на которой по мере надобности, кололи дрова, разделывали мясо, ремонтировали обувь. Но меня насторожило то, что вокруг этой плахи крутился Наф – Наф с топором в руке и мама, державшая в руках моего любимого рябого цыплёнка.
Я не слышал аргументов, которые они мне стали высказывать, я просто стоял остолбенев, как вкопанный.
Наф – Наф, положив голову цыплёнка на плаху и придерживая её другой рукой, нанёс удар топором – мимо. Затем, став поудобней, нанёс второй удар и тоже мимо. С третьего удара, как он ни старался , - тоже промахнулся. Тут по всем законам стран и народов должно быть объявлено помилование, но, не тут то было. С четвертого раза ему всё - таки удалось отрубить голову моему цыпленку.
В предсмертных судорогах забилась птица в руках своего палача, золотистые перья из крыльев, как из выпотрошенной подушки разнеслись по двору, словно листья от осенньего порыва ветра. И вдруг вырвавшись из рук Наф – Нафа - убежала напрочь - без головы.
Сосед и мама кинулись искать свою жертву, а нашёл её я, стоящей под кустом сирени, без головы, из шеи, как из гейзера, - пульсировала кровь.
Больше я ничего не помню, может у меня случился обморок, или я потерял сознание, не знаю.
Очнулся я от того, что будит меня однорукий друг – адвокат, склонивши надо мной голову . Своей единственной рукой он протягивает мне ёжика, которого отпустит, как только я опять засну, чтобы завтра опять принести его ночью для закрепления урока,
смысл которого мне ещё не понять долгое время. Ёжик пыхтит, как бы стараясь что -то важное объяснить мне - на всю жизнь, упирается своим маленьким, мокреньким носиком в мой. От охватовающего счастья из моего рта текут слюни.
Я глажу его острые иголки рукой и, окончательно пробуждаюсь, сталкиваясь после сна с реальной жизнью, с тем, чтобы опять, окунуться в розовые сны детства, охраняющих меня от предстоящей обыденности дальнейшей повседневной жизни.
Ведьмин круг ощетинелся езжёвыми иголками, и до сих пор защищает меня от внешнего, суетливого мира.
Центр у круга всегда один и разделить его с кем то ещё, просто невозможно.
Ищите свой центр сами, и вращайтесь на все четыре стороны, всю вашу жизнь и,
если вы достойны, ваш круг будет оберегать и защищать вас тоже.
Платон Сильвестров.
2009